Чащобой, буерака вдоль,
По кочкам шел и топям мшистым,
В грязи, тягучей словно смоль,
Сквозь можжевельник остролистный.
Сквозь шелестящий шепот змей:
Hic sunt dracones, nota bene.
Сквозь смрад — чем дальше, тем гнусней,
И устрашающие тени.
Шел много лет, теряя путь,
Блуждая в полусвете леса,
Тая надежду заглянуть
За хмари сизую завесу.
И вот я стал седым как лунь,
Иссох до кожи и костяшек,
Но дух мой крепок как латунь,
А взгляд безмилостен и тяжек.
Без счету верст преодолев
По густняку и мшарам склизким,
Я выпал из болотных чрев
И встретил змия-василиска.
Промеж обугленных корней
Пожухлой мертвенной елани,
Сидел он, дьявола черней,
В густом мерцающем тумане.
На алатыре-валуне,
Раскинув лапы сановито,
И зрил вназерку в очи мне
И пыхал жаром ядовито.
Memento, quia pulvis es, —
Я к змию гласно обратился.
Единым махом тот исчез
И камень в дымке растворился.
Я воротился в отчий дол,
А вместо хаты — чисто поле.
Сказали, я по лесу шел
С полсотни лет, а то и боле.
По кочкам шел и топям мшистым,
В грязи, тягучей словно смоль,
Сквозь можжевельник остролистный.
Сквозь шелестящий шепот змей:
Hic sunt dracones, nota bene.
Сквозь смрад — чем дальше, тем гнусней,
И устрашающие тени.
Шел много лет, теряя путь,
Блуждая в полусвете леса,
Тая надежду заглянуть
За хмари сизую завесу.
И вот я стал седым как лунь,
Иссох до кожи и костяшек,
Но дух мой крепок как латунь,
А взгляд безмилостен и тяжек.
Без счету верст преодолев
По густняку и мшарам склизким,
Я выпал из болотных чрев
И встретил змия-василиска.
Промеж обугленных корней
Пожухлой мертвенной елани,
Сидел он, дьявола черней,
В густом мерцающем тумане.
На алатыре-валуне,
Раскинув лапы сановито,
И зрил вназерку в очи мне
И пыхал жаром ядовито.
Memento, quia pulvis es, —
Я к змию гласно обратился.
Единым махом тот исчез
И камень в дымке растворился.
Я воротился в отчий дол,
А вместо хаты — чисто поле.
Сказали, я по лесу шел
С полсотни лет, а то и боле.
